Операция `Раскол` - Стюарт Стивен

Правда, Райк полагал также, что такое положение вещей является временным, и не собирался соглашаться с тем, что Москва должна всегда отдавать приказы. Сотрудничество между Венгрией и Россией имело важное значение для благополучия государства. Но это должно было быть добровольным сотрудничеством, основанным на взаимном уважении и являющимся результатом совпадения интересов обеих стран. Он подозревал, что Матьяш Ракоши поступается венгерскими интересами перед Советами, когда они требуют этого, и он не скрывал своих подозрений.

В июле 1948 года Райка назначили министром иностранных дел. Немедленно было сделано предположение (до сих пор высказываемое некоторыми серьезными историками), что это был первый шаг на пути к его будущему отстранению от власти. Но это было не так. Райк одержал политическую победу (правда, временную) над своими коллегами. Даже Ракоши сказал в узком кругу: «Наконец-то во главе министерства иностранных дел будет стоять не учитель из детского сада». Райк считался (он и сам так думал) достаточно сильным для того, чтобы иметь дело с русскими в качестве министра иностранных дел – он будет способен отстоять суверенитет венгерского правительства и народа. Однако его назначение на пост министра иностранных дел не очень нравилось русским. Сталин сам постарался убедить Ракоши в том, что единственное, чего тот, достиг, – это создал для себя мощного соперника.

Одновременно ЦРУ делало все, чтобы дискредитировать Ласло Райка. Кампания по его компрометации в глазах Сталина и Ракоши началась в 1948 году. На пресс-конференциях в Государственном департаменте, на Кэ д'рсе и в Форин Оффисе в Лондоне о Райке говорили как о венгерском националисте, который решительно возражает против советизации своей страны. В западной прессе часто публиковались сообщения о ссорах между ним и Ракоши – большей частью неверные. Его назначение министром иностранных дел характеризовалось как немилость, в которую он впал в результате своих националистических настроений.

Между тем к нему шел поток писем из-за границы от венгерских националистов, знакомых с ним в студенческие годы по Испании или пересыльным лагерям, или от тех, кто выдавал себя за его знакомых. У всех этих писем были общие характерные черты: его поздравляли с правительственными назначениями, благодарили за то, что он настоящий венгерский патриот, напоминали некоторые его частные высказывания прежних дней, в которых, если их проанализировать, можно было обнаружить основательное отклонение к троцкизму. Было и другое сходство. Дело в том, что все эти письма были написаны одним и тем же человеком, в настоящее время профессором Джорджтаунского университета в Вашингтоне, который между 1947 и 1949 годами по указанию ЦРУ только и делал, что сочинял отравленные ядом письма от имени других людей, адресованные известным деятелям за «железным занавесом». Это делалось в расчете на то, что письма вскроет и прочитает тайная полиция. Примерно в то же время органами безопасности были перехвачены послания «Петеру от Вагнера». Полагали, что от имени Вагнера пишут и Аллен Даллес, и Ноэль Филд, а Петером является Сони. По крайней мере, в одном из писем был упомянут Райк как одна из связей.

Через три недели после ареста Ноэля Филда и через неделю после ареста Сони Ласло Райк стал обреченным человеком. Полученные у этих двух показания, а также свидетельства других арестованных указывали на наличие крупного заговора. В центре заговора находились югославы, а Райк являлся своего рода «палачом Тито» в Венгрии. К тому же Райк допустил одну ошибку. В октябре 1949 года, после назначения на пост министра иностранных дел, он согласился встретиться с титовским министром иностранных дел Александром Ранковичем. Встреча происходила секретно в старом охотничьем домике на венгерской стороне венгеро-югославской границы. На этих переговорах Райк рассчитывал убедить югославов занять более умеренную позицию по отношению к Москве. Он симпатизировал их политике, но считал, что, широко оповещая о ней, югославы играют на руку американцам. Ранкович просил венгров поддержать Югославию в Коминформе. Это была встреча министров двух соседних стран для переговоров и поисков выхода из тупика. В нормальные времена подобная инициатива была бы совершенно естественной, но эти времена не были нормальными, и Райк должен был знать об этом. Эта встреча была проявлением политической самонадеянности, за которую он никогда не был прощен. Переговоры с правительством, глава которого маршал Тито характеризовался московским радио и русской прессой такими эпитетами, как «жадная обезьяна», «болтливый попугай», «предатель», «бандит», «негодяй» и т. п., были больше, чем ошибка в оценке обстановки. Это был акт полнейшей безответственности. Райк, очевидно, не извлек уроков из своего пребывания на посту министра иностранных дел и не понял, какими безжалостными могут быть русские с теми, кого они считают действующими за их спиной.

В 1948 году Райк был вызван в Москву (его единственный визит в революционную столицу), где ему напомнили, в чем состоят его обязанности. Но в тот момент русские были настроены дружелюбно. Он, конечно, был молодым и самоуверенным, но не предателем.

Вечером 3 июня 1949 года Ласло Райк узнал, что это отношение изменилось. Он был дома рядом с женой Юлией, кормившей их пятинедельного сына. Раздался звонок, и теща пошла посмотреть, кто пришел. Потом она позвала Ласло, и он вышел в холл, где обнаружил четверых сотрудников венгерской политической полиции. Они сказали ему, что их начальник Габор Петер хочет немедленно его видеть. Райк начал возражать: если Петер хочет видеть его, он должен или прийти сам, или подождать до утра. Офицеры политической полиции не стали спорить. Они схватили его, потащили за собой и втиснули ногами вперед в большой черный «Бьюик», ожидавший на углу. Больше жена никогда его не видела. «Бьюик» подъехал к дому № 60 по ул. Андраши, где находилась штаб-квартира политической полиции. Все еще громко протестующего, его грубо втолкнули в богато обставленный кабинет печально известного Габора Петера. Петер без каких-либо вступлений тут же спросил, признается ли он в том, что он предатель и югославский агент. Райк потребовал свидания с Матьяшем Ракоши.

Его с размаху ударили по лицу: «Первый секретарь партии не разговаривает с предателями». Затем вновь потащили и повезли на большой скорости в одну из вилл, конфискованных политической полицией на окраинах Будапешта.

Другой заключенный, друг Райка по университету, который был арестован за несколько дней до него как «филдист», написал волнующий рассказ о том, как он встретился с Райком и тюрьме через 72 часа после его ареста:

«Я стоял у другого конца стола, имевшего форму буквы «Т» и смотрел на моего бывшего университетского товарища. Я даже не думал ни об этой удивительной обстановке, ни о том, что нас ожидало. Мое внимание было сконцентрировано на трех горизонтальных шрамах, изуродовавших его. Когда Габор Петер выкрикнул мое имя, я отвел глаза от лица Райка и посмотрел на Петера. Делая ударение на каждом слове, глава тайной полиции спросил меня: «Кто принял Ласло Райка в партию и кто установил контакт между ним и движением молодых рабочих?» «Иштван Штольте», – ответил я. Глаза Райка блуждали по комнате.

«Ласло Райк, вы признаете это?» Райк швырнул карандаш, который он держал в правой руке, на белый лист бумаги, лежавший на столе, и сказал низким голосом: «Я утверждаю, что это был Mешсарож», (Бела Сас. Добровольцы на виселицу. Лондон, 1970, с. 37.)